Моя мама всегда запрещала мне говорить с нашим соседом — в 42 года я наконец зашла в его дом и нашла его фото с моей матерью
Полина вернулась в дом своего детства только по одной причине: забрать мать и больше никогда туда не возвращаться. Но один вопрос всё ещё оставался без ответа — почему её мать так ненавидела покойного соседа? После того как она вошла в его дом, правда открылась. Правда, которую она предпочла бы узнать гораздо раньше…
Когда я подъехала к дому своего детства, меня охватила волна смешанных эмоций. Дом выглядел почти так же, как я его помнила — немного обветшалый, но всё ещё крепкий и стоящий.
Выйдя из машины, я остановилась на мгновение, чтобы вдохнуть знакомый аромат сада и лёгкий запах старого дерева.
Воспоминания хлынули, одно за другим, унося меня в прошлое.
Последний раз я была здесь много лет назад — на каком-то семейном сборище, которое казалось больше обязанностью, чем праздником.
Я всегда держалась на расстоянии — работа, друзья, куча дел, которые казались важными тогда.
Я знала, что это неправильно — так долго не приезжать, но с матерью мы никогда не были близки.
Сусанна была женщиной с сильным характером и резким языком. В детстве мне было трудно с ней общаться, а с возрастом это стало ещё сложнее.
Мы часто спорили по мелочам, и мне было проще держаться подальше, чем втягиваться в очередной конфликт.
Но с годами я начала замечать изменения.
По телефону она жаловалась, что ей тяжело ухаживать за домом, что даже поход в магазин стал испытанием. Её голос звучал слабее, речь — медленнее. Я поняла, что пора забрать её к себе, туда, где за ней будет уход.
Странно, но она наконец согласилась переехать только после смерти её соседа Фёдора — человека, которого она терпеть не могла.
Я никогда не понимала, за что она так его ненавидит.
С самого детства она запрещала мне даже подходить к его двору. А он всегда был добр ко мне.
В какой-то момент я перестала спрашивать, почему она так к нему относится, и просто следовала её запретам.
Но даже сейчас я помню его мягкую улыбку, тёплую и добрую — совсем не такую, как её жёсткие слова о нём.
С тяжёлой сумкой в руке я глубоко вздохнула и подошла к знакомому крыльцу, краска на котором заметно облупилась.
Открыв дверь, я сразу почувствовала запах старого дерева и лаванды — всё было как раньше. И почти сразу же раздался голос матери, резкий и узнаваемый:
— Полина, это ты?
— Да, мама. Ты уже собираешь вещи? — старалась я говорить легко.
— Мне нужно ещё время. Приберись на первом этаже! — ответила она, в голосе прозвучало раздражение.
Я посмотрела вверх по лестнице и подумала предложить помощь, надеясь на несколько спокойных минут вместе.
— А давай я помогу? Так будет быстрее.
— Нет! — резко отрезала она. — Ты слышала, что я сказала? Не поднимайся! Я сама всё сделаю!
Я вздохнула, немного расстроенная, но не удивлённая. Мама всегда была упрямой — легче было уступить, чем спорить.
— Ладно, мама, — пробормотала я, закатив глаза, и пошла в гостиную.
Мой взгляд остановился на полках, уставленных безделушками и старыми фотографиями. Я взяла в руки снимок — мама, отец и я на каком-то забытом отдыхе.
Я долго смотрела на лица родителей. Я вдруг поняла, что совсем не похожа на отца — ни осанкой, ни цветом глаз.
У него были тёплые карие глаза, как у мамы. А у меня — зелёные.
Я замечала это ещё в детстве, но никогда не задавалась вопросом.
Отец погиб, когда я была маленькой, и после этого мы остались вдвоём с мамой. Она почти не говорила о нём — всё, что от него осталось, — это эти фотографии.
Аккуратно я положила снимок в коробку и пошла в свою старую комнату — тихое местечко, всё ещё хранящее запах детства.
Открыв шкаф, я нашла своего старого плюшевого мишку — мистера Пиблза.
Фёдор подарил его мне, когда я была ребёнком. Я помню, каким тёплым и добрым он тогда был.
Когда мама узнала — она пришла в ярость, наказала меня на неделю и заставила выбросить мишку.
Но я не смогла. Я спрятала его в шкаф, где он и остался моим молчаливым другом.
Смахнув с мишки пыль, я снова задумалась: почему мама так ненавидела Фёдора? Ответа она мне никогда не дала.
Но сейчас, держа в руках этого медвежонка, я почувствовала, что должна узнать правду.
Я подошла к лестнице и крикнула:
— Мама! Ты скоро?
— Час… может, больше, — отозвалась она.
Я закатила глаза и сдержанно ответила:
— Я тогда прогуляюсь немного.
— Только не уходи далеко! — буркнула она.
— Мама, мне 42! Со мной всё будет в порядке.
— Привычка… — пробормотала она виновато.
Я улыбнулась. Некоторые вещи не меняются.
Выйдя на улицу, я посмотрела на дом Фёдора.
Он стоял пустой. После его смерти никто не объявился — ни родственников, ни наследников.
Я подошла к двери. К моему удивлению, она была не заперта и легко открылась.
— Есть кто-нибудь? — позвала я, но в ответ — тишина.
В доме чувствовалась тягучая пустота, как свидетельство одиночества.
На втором этаже я вошла в спальню. Рядом с кроватью стоял столик, на нём — пыльная коробка.
Смахнув пыль, я прочитала надпись: «Для Полины».
Я застыла. Это же моё имя. Он знал меня?
Я не смогла устоять — открыла коробку.
Там были письма, старые фотографии и потрёпанный дневник. Я взяла одну из фотографий — молодой Фёдор, обнимающий мою мать.
Они улыбались, стояли так близко — я не могла поверить.
Моя мама, которая запрещала даже здороваться с ним, выглядела счастливой рядом с ним.
С дрожью в руках я открыла дневник и начала читать.
Запись от моего дня рождения:
«Сегодня моей любимой Полине исполнилось одиннадцать. Сусанна всё ещё злится на меня, и, думаю, не простит никогда. Я не могу изображать из себя жертву. Когда она сказала, что беременна, я испугался и убежал. Если бы только можно было всё вернуть назад и быть рядом с моей девочкой…»
Я затаила дыхание. Он говорил обо мне.
«Сегодня я подарил Полине медвежонка. Она назвала его мистер Пиблз. Я чуть не расплакался, когда она его обняла. Но Сусанна, скорее всего, заставит её выбросить игрушку, и Полина больше со мной не заговорит…»
Фотографии, слова, то, как он называл меня «своей Полиной»… Фёдор был моим настоящим отцом.
Я читала дальше, и с каждой страницей пазл складывался.
На дне коробки лежало запечатанное письмо.
«Надеюсь, это письмо дойдёт до тебя, Полина. Знай: я всегда тебя любил. Ни дня не проходило без сожаления о том, что не был рядом. Не вини мать — она имела полное право злиться. Я был виноват, не она. Всё, что у меня осталось — сбережения и этот дом — я оставляю тебе, как своей единственной семье.»
Я разрыдалась. Столько лет любви и сожалений — в этом письме, в этих строках.
Я аккуратно сложила письмо и положила в карман пальто.
Вернувшись в дом матери, я увидела её на крыльце с уже собранными сумками.
— Полина, ты где была? Я уже десять минут как готова, — сказала она. Потом заметила мои покрасневшие глаза.
— Ты в порядке?
— Да… пыль в глаза попала. Еле отмыла. Ну что, поехали?
— Да, поехали, доченька. Я больше не хочу здесь жить. Здесь для меня больше никого нет.
— Согласна, мама. Не волнуйся, я о тебе позабочусь.
Мы погрузили её вещи в машину и уехали. Я наконец знала правду. И пусть она пришла поздно — лучше поздно, чем никогда.